Проклятый ректор (СИ) - Страница 45

— Почему вас, а не ее? — удивилась я. — Это ведь она нарушила его запрет. Просто потому что она его дочь?

— Просто потому что этого я смог не допустить. Его проклятие было направлено на нас обоих… — Он вдруг шумно вздохнул и резко встал, засунув по привычке руки в карманы брюк, прошелся по комнате и остановился у камина, глядя на пляшущий в нем огонь. Взял с каминной полки портсигар, достал из него сигарету. — Я ни одному человеку этого не рассказывал с тех пор. Кроме семьи и Блэка, но ему только потому, что какое-то время он помогал искать снадобье противодействия.

— Я никому не расскажу, — заверила я, решив, что его беспокоит это.

— В этом я не сомневаюсь, потому что если расскажете, я найду способ сделать вашу жизнь еще более невыносимой, — мрачно пообещал он, продолжая смотреть на огонь и затягиваться едким дымом.

Это прозвучало грубо и разрушило хрупкую иллюзию взаимного доверия. И хотя мое заблуждение длилось так недолго, ощущение потери оказалось неожиданно болезненным.

— На что спорим, что у вас это едва ли получится, — пробормотала я, не сумев скрыть горечь.

Он не ответил, наверное, не услышал. Какое-то время молча курил, стоя ко мне спиной. Я решила, что мне пора уходить, потому что он явно ничем не мог мне помочь, а может быть, уже и не хотел. Свое любопытство он ведь удовлетворил. Я убрала шкатулку и коробку в сумку, собираясь встать, когда он, наконец, снова заговорил, выбросив окурок в камин:

— Я постараюсь узнать больше о том пожаре. И выяснить, где я видел почерк, похожий на тот, что в записках. Предлагаю вам вместе сходить к Блэку завтра. Меня он знает гораздо дольше, возможно, мое присутствие поможет ему удержаться в реальности. Вы и так наверняка слишком сильно напоминаете ему дочь. Детям преподавателей в Лексе разрешают посещать занятия, но официально их не зачисляют, поэтому никакой документации не сохраняется. Однако неофициальные табели об успеваемости все равно ведут, я постараюсь их найти за тот период. Может быть, удастся восстановить по ним какие-то ее возможные связи… Все это зыбко, но попробовать можно.

Он говорил так спокойно и четко, что я вдруг поняла: он не просто молчал, он прикидывал план действий. Ощущение связи между нами мгновенно вернулось.

— Спасибо, сэр.

— Пока не за что…

Приглушенный шум за стеной заставил нас обоих вздрогнуть. Фарлаг нахмурился, прошел к двери и выглянул в коридор, но никого не обнаружил и вернулся обратно, бормоча себе под нос:

— Наверное, дверь кабинета не запер, но только кому я мог понадобиться в такое время?

— Может быть, это из комнат?

— Там никого нет, — он бросил взгляд на часы, — Алисия уже должна была вернуться в Аларию.

— Она не остается на ночь? — не удержалась я от вопроса.

Фарлаг одарил меня насмешливым взглядом, под которым я смутилась.

— Она никогда не остается, навещает меня только на несколько часов. Мы вместе обедаем, ужинаем, а потом она возвращается к себе. Вы же слышали ее слова, — едко добавил он, — на ночи с ней у меня нет сил.

Я смутилась еще больше и принялась пристально разглядывать собственную сумку, которую и так прекрасно знала. Обсуждать с ректором его интимную жизнь с женой — точнее, ее отсутствие — было как-то уж совсем неудобно, поэтому я спросила:

— Сэр, я пойду?

— Да, конечно, идите. Завтра после ваших занятий навестим Блэка.

Я кивнула и торопливо покинула его гостиную и через кабинет вышла в коридор. На Фарлага я так больше и не осмелилась взглянуть.

Даже в коридоре я продолжала смотреть строго себе под ноги, поэтому профессора Арта заметила только в тот момент, когда уже столкнулась с ним.

— О, простите, сэр.

— Лучше бы тебе вернуться на ту ферму, с которой ты вылезла, — неожиданно зло прошипел он. Я так удивилась, что вскинула на него вопросительный взгляд. Его лицо было перекошено от ненависти. — Я знаю, зачем ты здесь. И имей в виду: этот номер у тебя не пройдет, деточка.

Сказав это, он развернулся и ушел, а я еще с минуту растерянно стояла посреди коридора, ничего не понимая.

* * *

Этот день вымотал меня настолько, что, возвращаясь к себе, я мечтала только о горячем душе и сне. Даже мысль о том, чтобы принять ванну, я отмела, боясь уснуть прямо в ней.

Я собиралась проскользнуть в свою спальню как можно незаметней: после утренней конфронтации нам с Реджиной удавалось весь день не пересекаться, я надеялась так его и закончить. Однако, оказавшись в нашей общей гостиной, я услышала громкие рыдания, которые доносились из спальни соседки. Дверь в ее комнату была чуть-чуть приоткрыта, поэтому я хорошо слышала, как она плачет.

Первым моим порывом было просто пройти мимо. В конце концов, мы не были подругами, причем не по моей вине, утешать ее я не обязана. Но потом я вспомнила, как сама этим утром лежала поперек собственной постели, чувствуя себя одинокой и несчастной. И как мне хотелось, чтобы нашелся хотя бы один человек, который мог бы меня пожалеть, сказать пару ободряющих слов.

Поэтому после недолгого колебания я все же подошла к ее спальне, осторожно толкнула дверь и заглянула внутрь. Реджина лежала на постели, обняв подушку, и ревела так горько, что я ей позавидовала: если бы я так могла, то вся та горечь, что я испытывала, наверняка уходила бы через слезы.

— Джина? Что случилось?

— Уйди, фермерша, видеть тебя не хочу! — огрызнулась она и заплакала еще сильнее.

Я зашла в комнату, подошла к кровати. Реджина лежала спиной к двери, поэтому не заметила этого и ощутимо вздрогнула, когда я села рядом и коснулась ее плеча.